Отклик А.С. Усачёва на рецензию К.Ю. Ерусалимского (РИ. 2019. № 6)

А.С. Усачёв

 

О пользе внимательного чтения рецензируемых книг

Полемический по своей сути жанр рецензии даёт критику все основания после проведения детального разбора рассматриваемой книги не согласиться с автором, отметить наряду с её достоинствами и присущие ей недостатки. Это нормальная научная практика. Однако, к большому сожалению, далеко не всегда текст рецензии основан на тщательном анализе текста. Порой автору адресуются упреки и вопросы, ответы на которые можно легко найти на страницах его труда. Иногда автору приписывается то, чего он не писал. К числу подобных рецензий относится недавно опубликованный на страницах «Российской истории» отзыв на мою книгу «Книгописание в России XVI века: по материалам датированных выходных записей. Т. 1–2» (М.; СПб.: Альянс-Архео, 2018)[1].

Его автор, известный специалист по истории и культуре России XVI в. К.Ю. Ерусалимский, сделал ряд ценных замечаний (например, о недостаточном внимании автора монографии к поздним владельческим записям, терминологии, условности понятия «коллективный заказчик» – которая, впрочем, на страницах книги специально оговаривается). Их стоит учесть при дальнейшей работе. Некоторые замечания критика представляются спорными, требующими развёрнутой научной полемики (например, о датировке Евангелия-тетр 1579 г. и влиянии Московского пожара 1547 г. на книжную культуру)[2]. Однако целый ряд прочих побуждает задаться вопросом: читал ли рецензент монографию полностью? В ряде случаев замечания способны поставить под сомнение квалификацию и тем самым профессиональное реноме автора книги. В силу этого я считаю необходимым ознакомить читателя с теми фрагментами монографии, которые прошли мимо взора критика.

Полагая, что далеко не все разделы книги доведены до логического конца, Ерусалимский, в частности, отмечает следующее: «Вклад комплекта служебных Миней кн. М.И. Воротынским в Анастасьин монастырь в 1557–1558 гг. исследователь считает поминальным по жене и дочери князя. Это интересная гипотеза, хотя если она верна, то непонятно, зачем в “выходной” записи Минеи в числе заказчиков указан не только князь Михаил, но и его брат – князь Александр» (с. 205; здесь и далее выделено мной; ссылки в цитатах не приводятся. – А.У.). Приведу соответствующий отрывок книги: «Любопытно отметить, что, как сообщает выходная запись Минеи на сентябрь, она переписывалась по заказу князя М.И. Воротынского “при князе Олександре Ивановиче Варотыньском”, т.е. при брате Михаила Александре. Как видим, писец книги, заказчиком которой выступает Михаил, счёл нужным упомянуть и его брата (старшего брата князей М.И. и А.И. Воротынских – Владимира – ко времени переписки Минеи в живых уже не было). Это обстоятельство может быть связано не только с кровным родством упоминаемых в записи лиц, но и с фактом совместного владения братьями Новосильско-Одоевским уделом (сплочённость этой семьи уже отмечалась в литературе)» (Книгописание… Т. 1. С. 382).

Удивляет следующий пассаж, в котором автору приписано то, чего он не писал: «Заказ на Еванелие-тетр из Александро-Свирского Троицкого монастыря атрибутирован [автором монографии. – А.У.] кому-то из представителей ярославских князей Пенковых по имени “раба Божиа Пенке, рекомаго Перфириа Григориава сына и брата его Леонтиа”. Для отождествления “Пенке” с князем Пенковым, и как следствие – для вывода о причастности потомков великих князей ярославских к работе над кодексом нет надёжных аргументов, кроме частичного совпадения в прозвище (неясно даже, фамильное ли оно в записи из данного Евангелия)» (с. 205). Приведу фрагмент своей монографии полностью: «Гипотетически можно было бы предполагать, что заказчики рукописи могли принадлежать к числу потомков ярославских князей Пенковых. Впрочем, среди известных нам представителей данного рода, некоторые из которых проявляли интерес к книгам, упоминаемых лиц нам обнаружить не удалось. В XVI в. в Восточной Европе известен и целый ряд других упоминаний лиц с прозвищем Пенко (и близкими к нему), которые с ярославскими князьями Пенковыми связаны не были» (Книгописание… Т. 1. С. 93–94). Можно ли из этого сделать вывод об атрибуции книги «кому-то из представителей ярославских князей Пенковых»? Нелишним будет заметить, что сведения о заказчике свирского Евангелия приведены в табл. 25 «Заказчики. Лица, статус которых не определён» (Там же. С. 423).

Упрекая автора в непоследовательности исследовательской позиции, Ерусалимский отмечает: «По-разному в различных разделах монографии Усачёв оценивает грамотность светских землевладельцев, то склоняясь к выводам А.И. Соболевского о более чем 50-процентной грамотности в их рядах, то декларативно обходит вопрос о грамотности рутенского-русского населения Великого княжества Литовского по сравнению с московским обществом» (с. 207–208).

Напомню читателю название монографии – «Книгописание в России XVI века». Вероятно, от внимания критика ускользнула оговорка, сделанная при характеристике источниковой базы: «Материал тех рукописей, из выходных записей которых однозначно следовало, что их происхождение не было связано с Россией, не привлекался. Как правило, речь шла о книгах, переписанных на территории Великого княжества Литовского (с 1569 г. — Речи Посполитой) и в Молдавии» (Книгописание… Т. 1. С. 31). На мой взгляд, тема книги, а также специальная оговорка дают все основания «обойти» вопрос о грамотности населения Великого княжества Литовского. Представленные в историографии сведения о степени грамотности русских служилых землевладельцев приведены в силу того, что они имеют непосредственное отношение к книжной культуре России.

В рецензии отмечается, что «по непонятным причинам раздел о священниках-заказчиках, охватывающий 31 лицо, ограничен всего двумя краткими досье на протопопа Иакова Дмитриевича и священника Ивана Никифоровича, после которых сразу приведена сводная таблица. Почему участие остальных священников в копировании книг не заслужило никакого комментария?» (с. 209, прим. 2).

Отвечая на вопрос критика, отмечу, что во вводном разделе к каждой главе книги оговорены правила подачи материала. В начале 4-й главы, посвящённой заказчикам, среди прочего отмечено: «Как и в случае с писцами, о большинстве заказчиков мы не располагаем биографическими сведениями. Именно поэтому для того, чтобы составить самое общее представление о них, своё внимание мы сосредоточили главным образом на тех заказчиках, о ком удалось найти, по крайней мере, какие-то сведения (кроме, конечно, факта заказа того или иного кодекса)» (Книгописание… Т. 1. С. 327). Если о протопопе Иакове Дмитриевиче (позднее – духовник Ивана IV) и священнике Иване Никифоровиче нам удалось сообщить определённые сведения, то о прочих заказчиках соответствующего статуса информацию, несмотря на предпринятые поиски, обнаружить не удалось.

В заключении можно лишь выразить недоумение по поводу того, что весьма квалифицированный критик, без сомнения способный к конструктивному разбору далёкой от совершенства монографии, основной объём рецензии построил на основе крайне невнимательного знакомства с ней. Жаль. Мог получиться продуктивный диалог.

 

Примечания:

[1] См.: Ерусалимский К.Ю. [Рец.] // Российская история. 2019. № 6. С. 202–210. Для других известных нам рецензий на книгу подобный недостаток не характерен (см.: Черкасова М.С. Новый труд по истории русской книжности (Усачев А.С. Книгописание в России ХVI века. По материалам датированных выходных записей) // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2019. № 3. С. 136–140; Halperin Ch.J. Do not curse me for my copying errors: Sixteenth-Century Russian manuscript books // Russian History. 2019. Т. 46, № 2–3. Р. 152–166).

[2] В ряде случаев речь идет и о неточностях. Например, рецензент упоминает о том, что автор книги основывался на материалах 37 архивохранилищ, расположенных в 20 городах (С. 202). Это не совсем так. В соответствующих хранилищах мы работали лично. Дополнительно к ним по печатным каталогам были привлечены данные еще 7 архивохранилищ (Книгописание… Т. 1. С. 35–40).